Все это может послужить ответом на часто повторяющийся упрек в мнимой «буржуазности» сионизма, о которой может говорить одна разве злоба или неведение.
Я резюмирую сказанное: весь европейский мир — и юдофобский, и свободомыслящий — несправедлив по отношению к евреям: первый нас хотел бы живьем зарезать и время от времени он действительно совершает эту экзекуцию над нами; второй, в общем, к нам относится гуманно и готов был бы нам дать права, но ценой отказа от нашей национальной личности, так что очень часто нам становится невмоготу от этих уж слишком дружеских объятий. Когда известная часть еврейской интеллигенции и буржуазии во что бы то ни стало хотела ассимилироваться и отречься от своей индивидуальности, европейское общество после непродолжительного порыва великодушия ее грубо оттолкнуло, не хотело принять в свою среду, и когда теперь другая часть интеллигенции, отвечая на насущные потребности без плана и цели кочующих масс еврейства, призывает их к автоэмансипации и к национальному единению, по ее адресу отпускаются разные нелестные эпитеты и чуть ли не смешивают ее с антисемитизмом.
Как бы мы ни поступили, выражаясь словами Лессинга — der Jude wird verbrannt.
(Еврей должен гореть).
Мы вдоволь вкусили от всех этих прелестей; мы наконец поняли свои настоящие задачи; мы стали требовать и за нами, как за всеми другими, права на национальное самоопределение и на устройство своей собственной судьбы. По этому пути мы неуклонно идем, и никакие виды на чечевичную похлебку бумажной эмансипации в будущем нас более не ослепят и не совратят с настоящего пути.
Я позволю себе заключить мое и так уже слишком затянувшееся письмо следующими знаменательными словами Нордау:
«Ein Volk ist Selbstzweck. Es lebt sich, nicht anderen zu Gefallen. Es braucht sein Dasein und seine Daseinsberechtigung nicht dadurch zu erkaufen, dass es anderen Dienste leistet. Nur von uns fndet man es selbstverstandlich, dass wir unser Recht aufs Dasein durch anderegeleistete Dienste erweisen mussen. Nur wir haben nicht das Recht, fur uns selbst zu leben. Nur wir sind die naturlichen Hausknechte aller Vulker. Erst wir Zionisten suchen wenigstens die Kundigung in dieses schmachvolle Dienstverhaltnis einzufuhren. Denn der Zionismus ist tatsachlich die Kundigung des judischen Hausknechtes an diejenige Dienst herren, die ihn allzu nichtswurdig missbrauchen. (Народ является самоцелью. Он живет не для того, чтобы уступать другим. Он существует и не нуждается в доказательстве своего права на существование. Только в отношении нас подразумевается, как само собой разумеющееся, обязанность доказывать право на существование своей полезностью другим.
Только мы не имеем права жить для самих себя. Только мы являемся натуральной прислугой всех народов. Мы, сионисты, хотим, прежде всего, расторгнуть этот постыдный договор об услужении. Именно сионизм добивается практической отмены еврейского служения господам, недостойно помыкающих нами)».
Выражая Вам наперед свою благодарность и вместе с тем уверение в глубоком почтении к Вам, остаюсь и проч.
1903 г.
Тема эта — грустная тема. Те, которых у нас называют «левыми», могли бы быть лучшими из сионистов. Но сионизм теперь подменен, вместо него перед нами то, что в старину звали палестинофильством, а сейчас принято называть «строительством земли»: термин опасный, ибо задача наша ведь не в том, чтобы «выстроить землю», а в том, чтобы земля эта превратилась постепенно в землю с еврейским большинством. Об этом мы забыли, а потому, в период 1920–1923 гг., радость по поводу того побочного факта, что растет Тель-Авив и Эзрелонская долина, заслоняла в глазах наших тот основной факт, что за это время процент еврейского населения ничуть не рос. Эта аберрация у «левых» особенно ярко выражена. Поэтому лучшими из сионистов назвать их нельзя. Но они, бесспорно, лучшие из ховеве-цион последнего призыва.
Говорю это без иронии. Здесь я не вдаюсь в спор о том, можно ли считать кооперативный поселок здоровой и устойчивой формой колонизации. Но одно бесспорно: с 1920 по 1923 г. никакая другая форма сельской колонизации была немыслима. Люди приезжали только с востока, и все без денег; деньги можно было черпать только на западе и только в виде общественных фондов. При наших условиях создавать частных собственников нельзя: и принципиально невозможно, и средств бы не хватило. За это время выстроилось около 30 новых поселков, приблизительно с 1500 рабочего населения; обошлось это Керен-Гайесоду в 415 000 фунтов. Национальному фонду в 200 000 с лишком. Это не дешево, но даже трети этого количества поселений не удалось бы устроить за такие деньги на началах частного хозяйства. Позволяю себе сомневаться, очень ли изменилось это положение и теперь, т. е. легче ли устроить сегодня колонию старого типа, чем «квуцу». Каковы бы ни были органические пороки кооперативного поселка, он, вероятно, еще долго будет преобладать в наших сельскохозяйственных начинаниях просто в силу необходимости, т. е. земледельческая колонизация будет и впредь развиваться главным образом на плечах «левых». До сих пор, считая с конца войны она, как известно, лежала целиком на их плечах.
В остальных отраслях деятельности они до сих пор тоже шли первыми. В 1921–1923 гг. созданное бюро общественных работ выполнило ряд серьезных подрядов: шоссейных, рельсовых и мостовых да на сумму больше 300 000 ф., разных зданий на 640 000. Теперь эта последняя сумма, вероятно, удвоилась. Попутно они образовали больничную сеть ряд просветительных учреждений, банк. К добру или нет, еврейская Палестина сегодня страна рабочих. Когда критики нашей хозяйственной системы уверяют, будто произошло это по недосмотру начальства или в силу «захвата», то критики ошибаются. Произошло это, во-вторых, в силу вещей, а во-первых, — благодаря огромной активности и жертвоспособности. В Палестине это признают все классы общества. Вероятно, нет страны, где имя «рабочий» пользовалось бы таким уважением во всех кругах, вплоть до «салона».