У нас теперь резвятся лозунги — «свободная иммиграция в Палестину». Но свободная иммиграция без политических реформ есть абсолютная невозможность. Пока остаются запрещения приобретать землю, силиться в Заиордании, создавать вооруженный аппарат самозащиты, — пока в силе нынешняя таможенная и налоговая система, ничего сделать нельзя. Теперь речь идет не о «конечной цели», достижения которой мы могли бы терпеливо дожидаться одно, два поколения. Еврейское государство становится единственно конкретным делом. Ведь другие страны, кроме Палестины, не приурочены к потребностям большой и скорой иммиграции. Если бы нам завтра дали право на свободную иммиграцию в Палестину, а при этом не провели бы аграрной и других реформ, то послезавтра мы вынуждены были бы сами закрыть двери. Колонизация в таком размере, как этого требует от нас нынешний момент, возможна лишь при колонизационном режиме в стране. Лозунг «свободная иммиграция» — объективно есть лож! Единственный лозунг, содержащий в себе истинную возможность большой и свободной иммиграции, это лозунг: «еврейское государство». Теперь требуется радикальное изменение всей системы управления Палестины, такое изменение, которое повторило бы в Палестине македонский пример 1925–1928 годов, когда греческое правительство проделало величайший колонизационный опыт мировой истории, поселивши в одной провинции больше миллиона бесприютных. Наш пример должен быть проведен даже в большем объеме, ибо Палестина, включая Заиорданье, занимает гораздо больше пространство, чем Македония, — разразившаяся катастрофа значительнее по размерам, — и еврейский народ показал свои исключительные колонизаторские таланты.
То, что я говорю, звучит «по-мессиански», а у нас много людей, которые боятся «мессианских» лозунгов. Эти люди считают себя трезвыми государственными людьми, но это не государственный ум и не трезвость — придти на территорию, пострадавшую от землетрясения, и предложить для подкрепления. 20 бутылок содовой воды! Это было бы глупостью и преступным легкомыслием! Нельзя тушить пафос и отталкивать всех тех, в ком заговорила совесть, пробужденная германской катастрофой. Государственное искусство требует соответствия, пропорциональности лекарства — объему нужды. Если страдания приняли такой характер, то нельзя выставлять требования, которые не звучать, как мессианские. Нет сомнения, что мы пришли к важнейшему моменту жизни нашего поколения, а может быть и вообще всей галутной истории. Он отбрасывает на задний план все наши обычные распри, как бы серьезно ни было их содержание. Быть может, еще немножко преждевременно делать практические конкретные выводы относительно перемены внутренних отношений сионистского мирового лагеря, вызванной перемещением всех политических ценностей, но все испытывают ощущение, что сегодня не исключена радикальная перегруппировка направлений и создания фронта, объединенного лозунгом еврейского государства, не как конечной цели, а как идеала, осуществление которого мы увидим воочию, в дни наши.
1933 г.
На меня, приехавшего месяц тому назад с запада, еврейство Центральной и Восточной Европы произвело впечатление сборища захлороформированных пациентов. Это выражение мне пришлось употреблять несколько раз и, хотя оно мне не нравится своей неточностью, (ибо усыпленные больные, в конце концов, не смогли бы говорить и жестикулировать подобно моим Восточно-Центрально-Европейским собратьям), все же я не в силах подыскать более подходящее определение их состояния, их летаргии, их позиции — позиции «меня не касается».
Нужно, конечно, отметить появление некоторых изменений. Изредка, все же, встретишь человека выражающего «Боже, что будет?» Но проснувшихся мало, процесс возвращения к активной жизни медленен, и огромный госпиталь, пропахшийся манящим запахом анестетического, переполнен от подвалов до чердака.
Что же с Вами приключилось, братья мои, избранные пасынки Всевышнего? Мир сегодняшнего дня не живет иллюзиями, не верит в чудеса, даров с небес ожидать не приходиться и это спокойствие совершенно непонятно. По правде сказать, мне сперва показалось, что они слепы и кто-то их убедил в приближении новой, светлой, безоблачной эры. Но вскоре я переменил свое мнение. Никто их не уговаривал, и они не рассчитывают на дары от местного неба. Пятнадцатиминутный разговор с зажиточным евреем в одной Прибалтийской стране показал, насколько глубоко я заблуждался. Он выслушал мои планы и заявил, что ни он, ни другие евреи в них не верят и мне не помогут; он не знает лучших проектов, не может додуматься до них сам и, вообще, не его дело искать ключи к спасению евреев. Но иллюзии? Он громко расхохотался. «Скоро», сказал он, «мой сын будет бар-мицве. И наилучшим подарком для него, для сына моего соседа, для всех еврейских мальчиков и девочек нашего города была бы виза».
«Куда?»
«Неважно, куда угодно».
Так мыслят все и все же, несмотря на это душа общины остается захлороформированной. Как перевести древнееврейское слово «хадалон»? Его корень — «хадал» — останавливать; «хадалон» нечто вроде «забастовки» всех способностей индивидуума думать, бороться, желать, даже стонать от боли.
Еще одна любопытная вещь: мне на это указывали, и мне пришлось убедиться на опыте — в глубине народной массы атрофии не замечается. В Галицийском городке к моему автомобилю, застрявшему в уличном движении, подошел еврей хасид и, просунув голову в окошко, быстро прошептал:
«Послушайте, я не могу посетить вашу лекцию, но запомните, если Вы нас позовете, мы пойдем; только сообщите нам непосредственно, не обращайтесь к нашим «лидерам».